Позволил себе немного отвлечься и написать весьма странное по формату переложение старой идеи, которую впрочем я так и так планировал когда-нибудь переписывать. А написал я то, что в русском языке называется несобственно-прямая речь, и стащил я это конечно же из «Улисса». Действия переходят в мысли, переходят в действия.
Она пошла дальше по коридору, постукивая каблуками по длинному ковру во всю длину. Гляди-ка, выцветает. Все это поместье разваливается, как нестиранное годами платье на плечах старухи. Завтрак. До смерти голодна. Опять будет эта тягомотина: кто из Семей кому кем приходится, и о, дорогая: как полагаешь, стоит ли перевесить Вермеера в большую гостиную? А? Она спрашивает меня. Я должна ответить. Без сомнений, матушка, Вермееру самое место в большой гостиной.
Или вот еще.
Она продолжила читать Томпсона, отчаянно стараясь не уснуть от скуки, пока солнце не покинуло окна, уйдя в зенит; тогда она позволила себе отложить книгу и пройтись по библиотеке. Вот вижу: книги большие и тяжелые, пыльные и протертые годами чтения, английские книги, французские книги, бог знает какие еще книги, книги о землях близких и далеких, книги о науке, книги о не-науке, буквально: философия, религия, искусство и искусство кулинарное, химия и химия между людьми; книги о поэзии, драме и откровенной комедии, книги о книгах, и книги, не имеющие ничего общего с другими книгами: слишком много книг, чтобы кто-то смог прочесть их все за одну жизнь. Если и есть смысл во всех этих буквах, человеку не дано его найти.
Прямо сейчас это дальше первой главы не пойдет, потому что я продолжаю домучивать «Муз». Да и потом не уверен, что пойдет, поскольку формат правда непривычный и я не уверен, что осилю полный текст в таком виде. Нужно будет крепко подумать, прежде чем продолжать.